Прости? За что? Это ведь я должен здесь рассыпаться в извинениях и стоять на коленях. Так было бы правильнее. Но я пришёл сюда не за этим. Весь этот цирк ни к чему. Мне и так достаточно паршиво наблюдать за его состоянием. Слишком мерзко от самого себя. И вроде бы должна бить мысль о том, что Иуда в списке вот таких, кого я оставил сломанным, далеко не первый. И не последний. Должна, но не бьёт. Просто конкретно в этом парне есть нечто особенное, чего я не могу понять. А может как раз то, что лежит на поверхности: независимость, отсутствие привязанности к деньгам, наличие собственного мнения. Умение и желание его отстаивать. И какой-то налёт не то бессмысленного альтруизма, не то глупости, не то того самого библейского самаритянства. Вот только сознание упорно твердит мне о том, что он мне не нужен. Что такие мезальянсы - это последнее, что мне нужно. Эмоции и чувства говорят совершенно об обратном. Потому что, скажите на милость, почему я тогда ещё припёрся сюда? Посмотреть? Очистить совесть, посмотрев на то, что с ним вроде всё нормально? Вот только я смотрю на количество колёс вокруг, на этот ингалятор, на то, как он начинает дрожать от моего появления и понимаю, что до нормы здесь как от Солнца до Плутона. Ей здесь не пахнет. И это всё - моих рук дело.
Роуз была права в том, что я - чёрный маг, что меня не должны волновать такие вещи. Что мои проблемы с магией - есть ни что иное, как бессознательное. Вот только, кажется, я впервые столкнулся с последствиями своих действий. Даже не магических. Обычной жизни. Своего поведения. Своего отношения к людям. Проблем с контролем своего гнева и нежелания мириться с какими-то совершенно нормальными вещами, которые для обычных людей являются неотъемлемой частью повседневной жизни. На столкновении двух вселенных обнаружено два тела, близких к состоянию трупов. Вот только мне-то хватит сил для того, чтобы потом пойти дальше. Забыть. Не принимать во внимание. Но принять как данность то, что он будет не последним в этой цепочке бессмысленных жертв моего эгоизма. Однако, вопрос заключался не в том, смогу ли дальше жить с этим я. Вопрос в том, сможет ли Иуда? Сколько дней, месяцев или лет ему потребуется для полного восстановления? Или совершенно внезапно он решит стать героем асфальта?
- Несколько пачек. - Я протягиваю ему сигарету и кладу пачку рядом. В последнюю неделю у меня не уходит за день меньше двух. В бардачке моей машины и вовсе поселился целый блок.
Всё это было максимально неловко. Отвлечённые вопросы, мои попытки усесться на его кровать в то время, как я даже в его доме не должен находиться. Я не должен здесь быть. Я не должен ломать его дальше, пытаясь навязать эти разговоры. Не должен вообще попадаться ему на глаза. Но и бежать, поджав хвост, я тоже не собираюсь. Вряд ли мы с ним будем дальше общаться, но эту ситуацию надо закрыть. И закрыть её можно только разговорами. Унизительными признаниями в том, что я был не прав. Что я мудак, главный интерес которого - собственные желания. Я смотрю на то, как он на автомате касается пальцами тех мест, где у него должны были быть синяки. Тот день надолго отложится в его памяти. Но я помогаю ему прикурить и после того, как сам закуриваю, кладу зажигалку между нами. Для того, чтобы дать ему возможность контактировать со мной на самом минимальном уровне. И за всё это время я так и не посмотрел ему в глаза. Не смог.
- Знаю, что не изменится. Не маленький уже. - Я не огрызаюсь. Это скорее признание печального факта, который имеет место быть. Извинения никогда ничего не решают. Они не склеивают то, что уже разбито. Они, в сущности, как попытка самооправдания. Отвод совести. Нам всем важно услышать о том, что нас прощают, даже если после этого нам всадят нож в сердце. Наверное каждый человек, если приставить ему нож к горлу, в глубине души будет знать за что. Просто не каждый захочет это признавать. Он продолжает говорить и я понимаю, что в общем и целом он прав. Да, хотел. Не буду отрицать. Но пока я не готов ответить ему. Пока что я подбираю правильные слова. Нет, не те, которые ложь, а те, которые действительно правда. Конкретно здесь и сейчас я не имею ни малейшего желания врать. Я бы и душу всю вывернул наизнанку, дабы показать, что же творится в ней. Но не могу. Там слишком много дерьма. Дерьма, которое зародилось около сорока двух лет назад.
А потом он утыкается лбом мне в грудь. Я даже обескуражен происходящим. Что-то странное в этом жесте. Слишком личное. Слишком много в этом боли. Но в этот раз, не испытывая той ослепляющей ярости, проросшей из чувства уязвлённости, я понимаю, что он хочет мне сказать. Какую мысль он хочет до меня донести. Вот только, к сожалению, я не смогу ответить взаимностью. Не потому что он парень из гетто и ниже меня по социальному статусу. А потому что, в числе прочего, мне просто никто не нужен. Потому что рядом со мной не бывает счастливых людей. Все как куклы, поломаны и пытаются что-то в своей жизни заменить чем-то другим. Тем не менее, прямо сейчас, кое-что я могу сделать. Попытаться не быть мудаком. Тушу сигарету в пепельнице и осторожно кладу руки ему на плечи, пытаясь обнять.
- Я не хотел, чтобы всё было так. Если ты хочешь правды, то сегодня единственный день, когда я готов признать то, что я не прав. Без ответных упрёков. Если ты хочешь правды, то я не готов принять тот факт, что из-за твоего отказа в тот день, меня замкнуло на тебе. И я не буду оправдываться. Я не из тех парней, которые прикидываются дерьмом для того, чтобы скрыть, что они хорошие. И я не готов принять многое из того, что ты говорил, пускай это и правда. Я поступил с тобой как мразь, знаю. Потому что я не прощаю таких вещей. Ненавижу, когда проигрываю. Ненавижу, когда пытаюсь подступиться, а мне плюют в лицо. Но я действительно не хотел, чтобы вышло именно так. - Невольно я отмечаю тот факт, что осторожно пытаюсь гладить его по спине. Так странно. Мне и самому дерьмово настолько, что кошки на душе скребут. Но только сегодня. Только тогда, пока я готов признать всё происходящее и готов говорить об этом. - После того, как я выйду за порог твоего дома, всё вернётся на круги своя, Иуда. Я вновь стану тем же мудилой с кошельком вместо сердца. Ты вновь станешь толковым парнем, который въёбывает ради того, чтобы жить дальше и заботиться о сестре. И вся эта история закончится. Это если ты всё ещё хочешь честности.

Почему я не могу смотреть на него? Да ответ ведь на поверхности. Настолько очевиден, что в него и поверить невозможно, и предположить нельзя. Стыд. Банальный стыд. Я совершал много всякого дерьма, я убивал людей, я ломал чужие жизни и судьбы, врал и обманывал, прелюбодействовал и делал ещё кучу всего, за что я обязательно буду гореть в аду, если он существует, конечно же. Но я никогда и никого не насиловал. Забавно, но есть вещи, которые омерзительны даже мне. Я не горжусь тем, что сделал, но эта ситуация имела место быть, теперь этого не изменишь. Так выходит, что я не очень бы и расстроился, сломай я парня иным путём, но таким образом...это всё чертовски сложно. Почти от всего можно оправиться, почти со всем можно жить, но мало что ломает настолько же сильно. И откровенно говоря, парень этого попросту не заслужил.
- Ты не хуже, Иуда. - Я вновь затягиваюсь сигаретой и замолкаю, пытаясь подобрать правильные слова. На самом деле это довольно сложно, попытаться объяснить, что происходит в моей голове. Но я пытаюсь. - Просто я совершенно не горжусь тем, что сделал. А ты этого не заслужил. Давай на чистоту, если бы мне было плевать, я бы не пришёл. Как и с остальными, просто забыл бы про твоё существование, не вспомнил бы даже твоего имени. Но ты прав, ты отличаешься. Для мира, в котором я живу, ты неправильный, потому что тебе не нужны мои бабки, потому что тебе не нужно всё это дерьмо и симпатичное личико - это не единственное твоё достоинство. Просто ты настоящий. - Да и много чего можно было сказать, но...да, Калладо просто был другим. Он не был той безликой куклой, о которой ты перестаёшь думать сразу после того, как она пропадает из твоего поля зрения. Да, без сомнения, он был крайне молод, но уже представлял из себя больше, чем большинство окружающих. Он жил, он пытался выбраться из всего этого дерьма, не искал лёгких путей. Вот только я начал это понимать тогда, когда забирал тачку из ремонта. У него была работа, были увлечения и при этом он жаждал перспектив. Мало ведь кто будет совмещать работу и учёбу. Вдвойне смешно то, что я сам так и не получил даже общего образования, поскольку почти всё моё детство прошло в подвале. Если свести всё к простой сути, Калладо вызывал уважение хотя бы тем, что стремится куда-то. Да, вещи, за которые он цепляется, во многом мне чужды, но я пытаюсь его понимать. Просто я рос другим. В другой обстановке. У меня были совершенно другие ценности. Я хотел чтобы моя новая жизнь разительно отличалась от старой. Я скрывал своё прошлое. Пытался оторваться от него всеми силами. В отличие от него, если задуматься, я даже не знаю себя настоящего. Всю жизнь я хотел быть тем, кем никогда не являлся. Кем угодно, только не самим собой. У меня это даже здорово получалось и получается. И я верю в то, что я настоящий - это как раз тот мудила, которым меня все видят. Беззаботный, надменный, вечно весёлый, деловой. Беспринципный. Чующий запах денег. И не знающий своего настоящего места в жизни. Вот такое дерьмо.
Я слушал его и местами мне даже хотелось рассмеяться. Всё по тем же причинам. Он хотел увидеть меня настоящего, но нельзя увидеть настоящим человека, который не знает самого себя. Единственное, что во мне действительно настоящее, сокрыто от чужих глаз. Та причина, по которой я каждый вечер накидываюсь до беспамятства и падаю рожей в подушку, отключаясь ещё в полёте. Настоящий Джейсон Северайд просыпается в холодном поту от единственного кошмара, который мучает его всю жизнь и вновь закидывается чем-то, что поможет быстро уснуть. Даже спустя сорок с лишним лет почти каждую ночь испытывает почти что животный ужас и самую настоящую паническую атаку. Настоящий Джейсон нуждается в одной единственной фразе: всё хорошо.
Вот только Иуда кое-где не прав. Я не выставляю себя отмороженным. Просто самые тёмные вещи происходят не на глазах у посторонних. Компас моих моральных устоев, ценностей и норм сильно смещён. Потому что я самый настоящий психопат. Мне сложно проявлять чувства, порой мне сложно держать себя в руках. Мне сложно было толкнуть его вперёд, чтобы его не сбила машина. Но я не буду его переубеждать. Он может думать всё, что только пожелает. Он может пытаться разглядеть во мне что-то хорошее, если ему так удобнее.
А затем настоящий Джей приходит в ужас, наблюдая за срывом. Вот она, стоимость потери самоконтроля. Моего отношения к людям. Эгоизма. И не так ли это до боли знакомо, чтобы отворачиваться от этого и просто молча наблюдать? Не мои проблемы? Нет, мои, я сам их породил. Но я понимаю, что он пытается донести до меня. Что всё куда глубже, чем может показаться. Вот только мне сложно по-настоящему разделить его чувства. Я не способен на то, чтобы испытывать нечто похожее. Просто я живу дольше, чем может показаться. Это, тем временем, не мешает мне совершать глупости одну за одной. Надо валить на этой ноте, но я спокойно докуриваю сигарету и тушу её в пепельнице, чтобы встать с кровати и осторожно подойти к Иуде. Не сзади. Встать рядом и так же осторожно положить ему руку на плечо. Здравствуйте, меня зовут Джейсон, мне сорок пять и сейчас я в очередной раз буду творить дебильные вещи.
- Если после этого ты сломаешь мне пару костей, я не буду на тебя в обиде. Нет у нас будущего, парень, прости. Но если ты хочешь запомнить меня другим, я могу тебе с этим помочь. - Я осторожно разворачиваю его к себе и кладу ладони на его щёки, вновь находя в себе силы для того, чтобы посмотреть ему в глаза. - Я не хочу и не буду смеяться над всем этим. - Могло бы получиться, но не получится. Не срослось. Но всё же я целую его. Осторожно и неторопливо, не пытаясь давить и подавлять его, давая возможность в любой момент оттолкнуть меня или врезать мне со всей дури. Но глупо пытаться скрыть один момент - я хочу его. С первого дня. Ещё задолго до того момента, когда предложил ему съёмку.